«В России семейное неблагополучие передается из поколения в поколение, то есть в геометрической прогрессии. Это началось в глухие 30-е, когда у людей пытались вытравить чувство родства, заставляли скрывать, кто твой отец и стыдиться своего происхождения. Сейчас эта политика дает свои плоды: мы совершенно потеряны, мы вне цепочки, но при этом не понимаем, что в качестве атомарных созданий существовать в социуме невозможно. Мужчина на худой конец еще выживет – но одинокая женщина не выживает. Особенно если она заводит ребенка. Вот тут как раз она и сваливается нам на голову…», — говорит президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам».

Каждый день в России появляется 300 новых сирот. И сразу попадает в параллельный, закавыченный мир, до которого нам по большому счету нет дела. Свой маленький счет ведет фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам», одно из крупнейших волонтерских объединений в России. «АиФ» спросил у его президента Елены Альшанской о том, как живется «отказникам», кому нужны «бейби-боксы» и могут ли сухие попы изменить судьбу.…«Дети, забытые всеми» — под этим слоганом со страницы сайта «Отказники.ру» смотрит кем-то оставленный мальчик. Смотрит с немым укором. Мытье попы под холодной водой. Кровавые опрелости под толстым слоем зеленки. Монотонное раскачивание из стороны в сторону, с кулачками, вцепившимися в прутья детской кроватки, – уже без надежды на то, что кто-нибудь заметит слезы и подойдет… Это все картины, которые волонтеры наблюдают в детских больницах, где лежат брошенные и родителями, и государством дети. Елена Альшанская увидела их первой.

Семь лет назад Лене, студентке философского факультета, было 25, ее дочери – год. Тогда они оказались в подмосковной больнице, в инфекционном отделении. Кроме них там лежала еще пара десятков детей – в полном одиночестве, на голых клеенках, зареванных. «Помню свой первый шок – я решила, что это эпидемия и бросилась к заведующей, чтобы нас побыстрее выписали. Она сказала, что это сироты. И они лежат так годами». Альшанская написала о них в своем блоге, и в подмосковную больницу потянулись мамы других детей — с памперсами, одеждой, игрушками, молочными смесями. Очень быстро выяснилось, что «эпидемия» постигла не одну только эту больницу, а все медучреждения, где лежали крохи-сироты, «которым кроме смены постельного белья, столовской каши и лекарств не было положено больше ни-че-го». Круг подшефных больниц и самоотверженных мам ширился. Лена спала по 4 часа в сутки. Сажала дочь в «кенгурушку» и ездила по инстанциям: «Женщина, вы все напутали, такого не может быть», — говорили чиновники. Она доказывала обратное. Обращалась к правозащитникам, в Общественную палату…

— В 2006 году нам удалось добиться изменения закона, и на сирот в медучреждениях стали выделять деньги. Казалось бы, можно было успокоиться, вернуться к своей обычной жизни, но уже было понятно, что если мы будем просто продолжать собирать вещи, улучшать быт в региональных больницах, то эта история затянется на года и нам придется передавать ее в наследство своим внукам. Потому что развитие, жизнь, будущее отказников на самом деле связаны не столько с наличием или отсутствием памперсов или других материальных благ, а с тем, что они оказываются без самого значимого для них человека — мамы, папы, без кого-то взрослого, кто о них бы заботился. И поэтому наши попытки покрасить стены в красивые цвета и навезти побольше игрушек не меняли ничего по существу. И тогда мы поняли, что нужно не только улучшать быт сиротских учреждений, но и работать с мамами, которые находятся в сложной ситуации, на грани отобрания ребенка или отказа от него. А это тяжело, это гораздо менее симпатично, чем привезти ребенку куклу или книжку.

Только за последний год «Волонтерам в помощь детям сиротам» удалось предотвратить 30 процентов отказов от детей – в рамках программы по профилактике социального сиротства. Собрать 20 миллионов рублей на оплату нянечек к детям в больницах. «Вытащить» из детских домов несколько десятков малышей, которых не вывозили на лечение только потому, что в учреждениях не было транспорта или не хватало персонала для сопровождения, и организовать для них необходимые операции в Москве.

— У вас есть и программа помощи «семьям в кризисе»… 

— Да, вот, например, у нас есть подопечная — женщина, у которой шесть детей и неработающий муж-инвалид. Или одинокая мать, у которой умер от рака отец, мамы не было изначально, и она осталась одна, без жилья, без близких. Или пара случаев, когда у людей сгорали дома. Но такие экстренные ситуации редки. В основном мы имеет дело с людьми,  которые родились в достаточно тяжелой семье или сами выпускники детских домов.  То есть люди, которые не очень умеют планировать, брать ответственность  в свои руки, редко чувствуют себя уверенными – и попадают в кучу трудных обстоятельств. Это одна из причин, почему нельзя спокойно пройти мимо ситуации с социальным сиротством: ведь отказные дети рано или поздно выходят в наш мир, выносят свои проблемы во взрослую жизнь, становятся нашими партнерами по работе, друзьями наших детей в школе. Они вырастают и мучаются гораздо больше, потому что если что-то еще можно исправить для маленького ребенка, то взрослому для работы над собой прежде всего нужна внутренняя решимость, которая закладывается в детстве, когда человека принимают и любят. Когда этой любви не было и нет, найти в себе силу, на которую можно опереться, чтобы исправить что-то в своей жизни, очень тяжело. И эти люди передают свои проблемы по наследству – а значит, число сирот только растет.

— Недавно в Краснодарском крае и в Перми установили несколько «беби-боксов», в которые мать, которая избавиться от ребенка, может положить новорожденного, и с другой стороны «окна» его примут медики. Радоваться или нет? Боксы все-таки лучше мусорных баков…

— Это только увеличит количество отказников! Когда у нас не хватает элементарных инструментов помощи семье, мы выдумываем высокотехнологичную дорогостоящую фигню, которая пригодилась бы в какой-нибудь сытой Европе! Сторонники беби-боксов говорят о том, что теперь избавиться от ребенка можно совершенно анонимно – но это безумие, ведь это раньше женщина сидела дома, о ее беременности знали только домашние, а вспомните платья, которые они носили – скрыть можно было все! Сейчас этот вопрос не стоит – где были все эти выдуманные студентки, которым якобы стыдно, все 9 месяцев беременности: в погребе сидели? Зато про то, что беби-боксы закрываются через 30 секунд, совсем не говорят. А ведь за  эти 30 секунд нужно решить свою судьбу и судьбу своего ребенка  — а разве это возможно в состоянии явно мало адекватном? С моей точки зрения это полная глупость. Эти ящики еще могли бы еще существовать в качестве такой бессмысленной красивости, узорчатой решетки, если бы работало все остальное. Если бы мы знали, что с каждой женщиной, которая планирует положить своего ребенка в беби-бокс, до этого поработал психолог. Если ей негде жить — сказали, где находится ближайший приют для мам с детьми (а их у нас тоже нет). Когда была бы полная уверенность, что женщина не делает этот шаг в состоянии послеродовой депрессии. А так получается, что государство прямо говорит женщинам: помогать тебе воспитывать ребенка я не буду, зато могу помочь тебе быстро, анонимно от него избавиться. Засунь его и забудь… У нас и так слишком многие идут на то, чтобы подписать отказ от ребенка.

— Ваш фонд за 7 лет стал самым крупным объединением людей, которым небезразлична судьба детей-сирот. А ведь у всех хватает и своих проблем…

— Очень многие не чувствуют ценность своего труда, осознают, что то, чем они занимаются большую часть жизни – бессмысленно, бесполезно, если не вредно… И пытаются искать смысл в чем-то другом — в горных лыжах, например, мужчины – в женщинах… А кто-то находит свою отдушину, помогая другим. Когда ты видишь, как то, что ты делаешь, меняет жизнь твою и окружающих, то получаешь такое удовлетворение, которое не сравнить ни с какими «сноубордами».

— У вас много «сочувствующих», а до дела руки доходят не у каждого…

— Людей воздерживает от активной деятельности ощущение собственного бессилия. Кажется, что настолько велики наши проблемы, настолько серьезны эти заслоны — чиновничьи, бюрократические, что ничего не возможно. На самом деле возможно все. Просто люди часто отчаиваются, у них опускаются руки от ощущения бесплодности любых усилий, кажется, что все попытки проваливаются в черную дыру. А это не так! Тяжело, медленно, но все можно изменить. Черная дыра — она в нашем сознании.

— Во что надо верить, чтобы перешагнуть через эту апатию?

— Кому во что… Я верю в то, что жизнь не случайна. Что все устроено достаточно разумным способом и в итоге добро все равно побеждает. И еще я помню о том,  что человек живет лишь очень небольшой отрезок времени. И в твоих руках либо сделать его приятным и комфортным для себя либо — менее приятным и комфортным. Под комфортом мы привыкли подразумевать дом, диван, телевизор… Но если ты сидишь на мягком диване, но не можешь включить этот телевизор, потому что то, что показывают по нему — ужасно, значит, ты живешь в некомфортной среде. И тут варианта два. Первый — уезжать. Второй — менять ту среду, которая некомфортна. А я думаю, что среда социальных отношений некомфортна для большинства людей в России. Как ее менять? Не разбазаривать пыл в разговорах на кухне, а идти и делать то, что по силам, разгребать все своими руками. Потому что на самом деле у каждого из нас остается не так уж и много времени.